I
На прежней окраине старого города, теперь практически в центре, но все равно месте несколько глухом и безлюдном, особенно по вечерам, набережная Степана, или Стеньки[1], Разина завершается бывшим Пивоваренным переулком (ныне улица Салтыкова-Щедрина), который когда-то плавно спускался к реке.
Место это известно благодаря сгоревшему неподалеку зданию детской больницы. А раньше пешеходы обращали внимание на странное фаллическое изваяние, оставшееся тут после всероссийского скульптурного пленэра.
На углу обнаруживаем четких линий и выверенных пропорций двухэтажный особняк с мезонином, ризалитом и портиком из шести строгих пилястр. Покой и гармония, ясные очертания и чеканные ритмы ампира, а именно в этом стиле спроектирован, увы, сильно потрепанный и испорченный фасад, изначально были призваны воплощать могущество власти и государства, общественную значимость владельцев сооружений. Мы склонны воспринимать подобную архитектуру как дворянскую, однако в Твери, как и в провинции в целом, заказчиками таких особняков выступали представители купеческого сословия.
Между тем здание могло быть и не построено – если бы в 1808 году двадцатилетняя внучка Екатерины II и дочь Павла I великая княгиня Екатерина (1788–1819) не ответила категорическим отказом на руку и сердце, которые предложил ей Наполеон.
Конечно, всерьез того занимали только три женщины: армия, Франция и Жозефина. Но если бы брак состоялся, то, возможно, он не двинул бы войска на Россию. И тогда не взметнулась бы дубина народной войны, не написал «Войну и мир» Лев Толстой, не получил «Оскара» Сергей Бондарчук – со всеми вытекающими последствиями.
А главное – не восприняли бы победители с таким восторгом и столь всерьез парижские лоск и нравы, из-за чего потом в бескрайних российских просторах надолго укоренилась смесь французского с нижегородским и начала бродить смутная мысль о свободе. Так что, пусть и обладающая исторической ценностью, постройка – отнюдь не главное следствие вышеупомянутого отказа.
«Предпочту любого истопника!» – по легенде, воскликнула Екатерина Павловна. Истопник, не истопник, а окончивший Лейпцигский университет двадцатипятилетний принц Георг Гольштейн-Ольденбургский (1784–1812) вполне подошел. Нежно любивший сестру Александр I объединил новгородские, тверские и ярославские земли и в качестве свадебного подарка назначил новобрачного генерал-губернатором.
Местом резиденции выбрали Тверь. И туда в середине 1809 года из московской Экспедиции Кремлевского строения был направлен сравнительно молодой, не пользовавшийся высочайшей милостью архитектор Карл Иванович Росси (1775–1849). Он должен был в спешном порядке перестроить фасад и обновить интерьеры Императорского Путевого дворца, к тому времени порядком обветшавшего.
Росси еще только предстояло прославиться ансамблями санкт-петербургских Михайловского дворца, Дворцовой и Сенатской площадей, Александринского театра и с триумфом войти в историю мировой архитектуры. А на тот момент карьера его, вопреки всем усилиям, складывалась отнюдь не блестяще. В двенадцать лет он вместе с матерью и отчимом, балетным танцором, покинул Неаполь и переехал в Россию. Семья поселилась в Павловске, где, как пишут, жила безмятежно и счастливо. Подросток проявил интерес к черчению и архитектуре, и его занятиями стал руководить главный зодчий двора Павла I Винченцо Бренна. Затем Павла убили, а Карл на два года отправился в Италию.
Вернулся он с грандиозным проектом моста на Адмиралтейской набережной, под которым свободно должны были проплывать корабли, а сверху шла проезжая дорога и стояли три колонны. «Сооружение сие оставит позади себя все, что создано в Европе!» Его выслушали и отправили на фарфоровый завод рисовать вазы. Архитектором он был назначен лишь четыре года спустя, да и то в Москву – Александр неохотно допускал к себе людей, так или иначе напоминавших ему об отце. Росси считается ярчайшим представителем петербургского «высокого классицизма», но именно древняя столица благожелательно приняла его первые опыты.
Командировка в провинцию, по идее, ничего хорошего не сулила – много хлопот и никакой славы. Но у Росси выбора не было, он развил бурную деятельность и так энергично и своевольно перестроил дворец, что сегодня считается чуть ли не его создателем. Возраст, образование и талант сблизили его с молодыми супругами, возникла идея учредить Комитет по благоустройству, Карл Иванович стал губернским архитектором и получил карт-бланш на возведение новых сооружений не только в Твери, но и во всех городах огромной губернии. Здесь он и сформировался как выдающийся мастер и выдвинулся в ряды первых зодчих страны. «Он и два помощника его могут быть Вам очень полезны, – писала Екатерина Павловна брату, – ручаюсь за их трудолюбие и могу сказать даже за их честность!»
II
К сожалению, не сохранились торговые ряды (1811), сооруженные Росси в центре. Впечатляет Рождественский собор (1813–1820, по проекту 1811 года) тверского Христорождественского монастыря. Использованный предшественниками, в том числе Николаем Львовым, классический силуэт он довел до совершенства и увенчал чудесными главками, объединившими в гармонии традиции Запада и Востока. По общему впечатлению легкости, праздничности, изящества собор вполне сопоставим со знаменитыми поздними творениями архитектора.
Еще важнее в градостроительном отношении и не менее интересен с точки зрения истории ампирный южный придел Воскресенской («Трех Исповедников» православной веры – Гурия, Самона, Авива) церкви (1815–1822, проект, очевидно, тоже 1811-го), благодаря которому на левом берегу Волги напротив городского сада сформировалась цельная, красиво акцентированная площадь.
Главный фасад его всегда на солнце – на то он и южный. И для многих горожан, вне зависимости, отдают они себе в этом отчет или нет, он прочно связан с самым пиком летней жары, когда ослепленный сиянием белой штукатурки, увязая в плавящемся асфальте, чуть ли не на ощупь плывешь сквозь горячий воздух по опустевшему сонному городу.
В цветах жужжат осы. На зубах скрипит пыль, словно бы от ведущей к храму крутой песчаной тропы. И чуть влажный воздух доносится уже не с Волги, а от какого-то покрытого ряской тенистого пруда. Все соответствует Классической Италии!
После южного фасада северный (на улице Горького) – производит впечатление древних глухих задворок, вообще не воспринимается как часть того же здания, а ведь, между прочим, это один из немногих сохранившихся памятников первой трети XVIII века с характерной именно для местных церквей композицией.
Так или иначе, архитектор превратил храм в парадные ворота Заволжья. Он обошелся без треугольного фронтона и утопил четыре римско-дорических колонны в стену, благодаря чему придел все-таки не перевешивает основной комплекс. Кроме того, появилась интересная деталь – высокая, большая, буквально впитывающая солнечные лучи площадка-паперть с железной лестницей.
Произведение Карла Росси создает настроение спокойное, интимное и просветленное, отключая от городских амбиций и суеты и направляя мысли и чувства именно к основному замыслу постройки, возведенной во имя иконы Божьей Матери «Взыскание погибших». Пожалуй, это редчайший в Твери случай, когда архитектура воздействует столь сложно и тонко. Безликая и сухая государственная мощь, востребованная от ампира французами, еще не в полной мере вытеснила классическую благородную непритязательность сельской виллы.
Очень уместны ниши со статуями в ризалитах и трехчастное окно на торцовом фасаде, увенчанное полуциркульным оконным проемом «второго света». Не хватает лишь побегов дикого винограда.
Стоит пристальнее приглядеться к начерченному зодчим фасаду театра (1811), который, возможно, использовали при строительстве губернской больницы (1817–1818).
Наконец, серьезного внимания заслуживают разбросанные по городу особняки. Некоторые из них хорошо известны. О других почти не вспоминают. Но, кажется, никто не попытался понять, что значат в городской среде эти реплики классицизма, какова их смысловая нагрузка. И главное: механически варьировал Росси детали или проекты возникали из единственного в своем роде непосредственного ощущения провинциальной жизни и каких-то неповторимых ритмов и эмоций, которые подсказывала архитектору Тверь?
Конечно, полный и окончательный ответ вряд ли возможен. Карл Иванович пробыл тут недолго, всего около трех лет, хотя сделать успел даже слишком много. Большинство его «малых» проектов – «образцовые», или, скажем так, типовые, – не предназначались конкретному лицу и реализовывались без участия автора, с многочисленными искажениями. Что и почему «искажалось» – тема отдельного исследования, ведь таким образом горожане приспосабливали новую моду к своим традициям и представлениям об эстетике и удобстве жилища. Но сама система «образцового проектирования» позволяла Твери гармонично развиваться, прививая городской среде высокие стандарты профессиональной архитектуры и художественного вкуса.
III
Ради знакомства с главными архитектурными достопримечательностями гостей в первую очередь ведут на бульвар Радищева к ныне бесхозной каменной усадьбе, где раньше размещались городские газеты – «Смена», а потом «Из рук в руки». Мы тоже ее не минуем. Однако начать все-таки следует с двухэтажного особняка Лебедевского на улице Новоторжской, 31 (проект все того же 1811 года), к которому пристроены более поздние ворота с парадным фронтоном. Пусть сейчас это здание находится в небрежении и свидетельствует лишь о равнодушии к историческому наследию.
Дело в том, что, по всей видимости, Росси точно знал, где оно будет стоять, и очень хорошо знал заказчика – коллегу по ремонту Путевого дворца смотрителя Фадея Лебедевского, чьи потомки, кстати, до последних лет жили в Твери. В результате постройка пластично подхватывает лихой саночный ритм Косой Новоторжской. Ее ионический портик в четыре колонны выглядит по-домашнему приветливо, парадно, но не официозно, и если вечером в окнах второго этажа горит свет, то кажется, что там собрались гости и вот-вот начнется бал.
Отметим, что первый и второй этажи визуально уравнены в правах, тогда как в большинстве других сооружений второму переданы представительские функции бельэтажа, а первый занижен или вообще низведен до уровня полуподвала.
Время прошлось наждаком по этому дому и тщательно притерло его к городу. Обратим внимание на парапет с балюстрадой. Подобным же образом, если верить источникам, уже тогда завершался фасад магистрата на Фонтанной площади (ныне – Тверской ТЮЗ на площади Ленина). Если так, то, очевидно, России отметил эту деталь проекта Петра Никитина и посчитал важным подчеркнуть преемственность. Праздничный, радостно-музыкальный, позитивный тон здания чрезвычайно уместен именно в сердце тверского трехлучия.
Белоцокольный особнячок на Краснофлотской набережной, 12, почти напротив храма Бориса и Глеба, по данным академического «Свода памятников архитектуры», близок к «типовым» проектам 1809–1811 годов для Твери и Рыбинска, сам мастер в его возведении участия не принимал. Прежде он был оштукатурен, теперь кирпичные стены покрыты обмазкой и окрашены в яично-желтый цвет, а декоративные элементы – четырехпилястровый портик, карниз, междуэтажная полка, «замки» над окнами и ленточный руст – выделены побелкой. В таком виде классицистский декор постройки смотрится бодро, внушительно и отчетливо, но, как мне кажется, по-купечески архаично и отдает канцелярщиной. Зданию действительно бы очень пошли штукатурка, легкий лепной вензель на фронтоне и не столь боевая раскраска, а едва уловимые переходы между основной поверхностью и декором.
Популярной у туристов усадьбой на углу бульвара Радищева и Студенческого переулка, 41/30 Росси, кажется, отдавал дань своей юности. Этот блестящий домик-игрушечка с кудрявыми завитками-волютами на капителях, глубоким полуподвалом, миниатюрным флигелем и тесными воротцами сегодня напоминает тщательно отреставрированный двигатель ретро-автомобиля. Впрочем, это уж слишком смелая ассоциация. Поэтому скажем иначе: он словно бы возвращает в XVIII век, в эпоху Павла I. В голове крутится история о поручике Киже, и откуда-то с продуваемого ветрами плаца доносятся нудное пиликанье полкового оркестрика и глухой топот бесконечного марша. Дом построен по образцовому проекту 1816 года, предназначавшемуся для Павловска. Иная среда и иные задачи определили его, не возьмусь сказать, насколько совпадающее с Тверью, звучание.
Бульвар Радищева (прежде – Жен Мироносиц) когда-то отделял центральную часть города от Мещанской слободы. Усадьба, как раз на стороне центра, переглядывается с несколькими сохранившимися «мещанскими» домами, небольшими, крепкими и уютными, но без декоративных излишеств. По вечерам солнечные лучи падают на решетки подвальных окон, и те вспыхивают, будто полуоткрытые печные заслонки.
Студенческий переулок застроен многоэтажными зданиями, несущими явный отпечаток конструктивизма – авангардного течения первых революционных десятилетий. Но ощущения резкого диссонанса, грубого перепада высот, как ни странно, не возникает. Таково свойство искусства архитектуры: если оно настоящее, культурное, стильное, его произведения легко уживаются друг с другом.
IV
Купцы, купцы, а что же дворяне?
Личность тверской губернаторши, по крайней мере, то, как ее преподносят, вызывает сложные чувства. Оставим историкам спорить, насколько полезным было ее влияние на внутреннюю и внешнюю политику России и верно ли, что через брата-императора она этого влияния всегда усиленно добивалась. В картинной галерее, размещающейся в Путевом дворце и в силу этого, не без оснований, взявшей на себя миссию полномочного представителя великой княгини, вам с некоторым придыханием расскажут о блестящем великосветском салоне, который устроила Екатерина Павловна в своей резиденции.
Признаюсь, лично у меня слово «салон» ассоциируется с эффектным, технически изощренным, соблазняющим зрительский глаз, но пустым, холодным и официозным видом искусства, который некоторая часть публики до сих пор принимает за единственно «художественный» и натуральный. С толстовским салоном Анны Шерер, где даже люди содержательные и благородные вынуждены были подчиняться законам пошлой ярмарки тщеславия. С не совсем продуктивным опытом одного тверского губернатора уже XXI века, который попытался возродить модные светские рауты.
Конечно, и рассказчики, и слушатели историй о том, как к Екатерине Павловне приезжали Александр I, императрица Мария Федоровна, Ростопчин, Кипренский, Карамзин, Державин, Жуковский и многочисленная императорская свита, испытывают некое чувство причастности, словно бы сами допущены за ограду дворцового парка. И не будем их этого удовольствия лишать, даже понимая, что внятного ответа на вопрос «А способен ли, в принципе, салон дать импульс развитию города, открыть новые возможности горожанам?» мы не получим.
Между тем, если сопоставить фрагменты исследований, документов и воспоминаний, возникает ощущение, что устройство салона Екатерина Павловна рассматривала как инструмент, способный привлечь на более-менее постоянное жительство окрестное дворянство, которое селиться в Твери, в общем-то, избегало.
Судите сами. Если у вас обширное имение под Торжком или Зубцовом, земли под Новгородом, дома в Петербурге, в Москве и – по старой доброй традиции – в уездном Торжке или Кашине, зачем вам Тверь? Да, были миллионщики Полторацкие, которые скупали недвижимость везде и всюду, просто так, про запас. Но прочие лишь в случае крайней необходимости заглядывали сюда, решали какие-то бюрократические вопросы и следовали дальше.
С этой проблемой столкнулась еще Екатерина II. Отстраивая город, ее наместники неоднократно предлагали дворянству воздвигнуть училище и собрание, участвовать в выгодных экономических начинаниях. Но все откладывалось по причине «финансового изнеможения». Дворян было мало, а те, что были, оказывались не слишком платежеспособны.
Конечно, отчасти Екатерина Павловна просто подтверждала свой статус и боролась со скукой. Хорошо, когда к тебе заглядывает Карамзин, но неплохо иметь еще и окружающую его массовку, которая в отсутствие подобного гостя становится единственным источником какого-никакого человеческого общения. Так некоторые перебравшиеся в глушь и пытающиеся восстанавливать усадьбы современные бизнесмены становятся гостеприимны настолько, что сами начинают водить экскурсии по своим домам. Казалось бы, есть гаджеты, интернет, но, видимо, в усадебной тиши действительно оживает давняя пушкинская тоска по свежим лицам.
С другой стороны, будучи фигурой яркой и амбициозной, великая княгиня непременно хотела добиться процветания подведомственной ей губернии. И понимала, что это невозможно без лучшей части дворянства, создающей питательную интеллектуальную, культурную, деловую среду, запускающей социальные лифты. Поэтому приглашала, уговаривала, убеждала, стремилась укоренить их в Твери. Точно так же, как ее супруг Георг Ольденбургский пытался предложить перспективные способы вложения денег.
Говоря современным языком, губернаторская чета создавала «инвестиционную площадку», исходя из того, что новых собственников привлекают мода, комфорт, красивый ландшафт, выгодные условия, динамизм и своеобразие светской, духовной и экономической жизни, а дворцы, буде такое желание, они вполне способны построить себе сами – под наблюдением независимого талантливого архитектора.
Отечественная война, смерть принца, отъезд Екатерины Павловны помешали этим планам осуществиться, но влияние их, как и влияние просвещенного дворянства, хотя бы в некоторой мере, ощущается во всей дальнейшей истории города.
V
Вернемся на просторную тихую площадку, где пересекаются набережная Степана Разина и улица Салтыкова-Щедрина, сонную и ленивую летними воскресеньями и напряженно прозрачную и печальную пасмурной осенью и в начале зимы. Главный усадебный дом (22/39, 1810–1820-е годы) закрыт от Волги остатками земляного вала, который возвели в начале девятнадцатого столетия, после того как наводнение уничтожило располагавшийся неподалеку загородный парк-воксал.
Средняя часть северного фасада выделена ризалитом. На цоколь опирается слегка суховатый и вместе изысканно стройный портик. Его завершает треугольный фронтон. Стены обработаны рустом. Окна первого этажа украшены клинчатыми замковыми камнями. Прямоугольные оконные проемы второго – более крупные. Центральные пять из них увенчаны карнизами-сандриками.
Осенью тонкие четкие контуры проступают сквозь сумятицу голых ветвей, в стеклах отражается серое волжское небо. Из множества деталей складывается свободное, одухотворенно-меланхоличное настроение городской окраины. И даже мысли не возникает, что классицизм в очередной раз воплощал тут конкретные купеческие амбиции. Согласно все тому же «Своду памятников», использован проект Карла Росси 1811 года, выполненный для купца Е. Хозинского. Эта фамилия упоминается среди бывших крепостных архиерейского дома. Известны еще братья Хозинские – Андрей и Тимофей, владевшие тремя домами на Новоторжской.
Правда, возможно, дом строился для сдачи в аренду. И, возможно, позднее его снимали Бакунины. Об этом я услышал в музее в усадьбе Прямухино. Правда, когда и как долго, откуда эта информация и есть ли документальные подтверждения, не уточнялось.
Разглядывая здание с остатков насыпи вдоль берега Волги или из переулка, мы, пожалуй, не найдем ни одного элемента, свидетельствовавшего бы, что когда-то здесь уютно и счастливо устроились местные обыватели. Особенно это чувствуется в сравнении с той частью набережной, которая выведена «единой фасадой». Например, в тимпане, конечно, должно быть слуховое окно – своеобразный знак открытости и любопытства к окружающему миру. Нет балкона, восседая на коем, маменька и дочки, в отсутствие телевидения, могли в режиме онлайн узнавать окрестные новости.
А вот во дворе обнаруживаем отнюдь не классические прямоугольные двухэтажные сени, которые были пристроены к дому в середине девятнадцатого века. Искажая первоначальный замысел, они как раз привносят в постройку «домашность», атмосферу повседневного, столь важного для провинции, человеческого присутствия.
Так же и тверская архитектура Карла Росси, не утратив парадного блеска, приобрела вроде бы совершенно несвойственные классицизму ненавязчивые лирические интонации. И это значит, что она стала неотъемлемой частью города, его истории и культуры.
Тверская «россика» заслуживает более пристального внимания. Предстоит разглядеть руку мастера в полуразвалившемся одноэтажном домишке у центрального рынка, зданиях на Вольного Новгорода и в Студенческом переулке. И еще предстоит понять, что дали друг другу Тверь и выдающийся русский зодчий. Одно ясно: произведения Карла Росси подарили городу шанс войти во все энциклопедии по истории архитектуры, привлечь знатоков и туристов, но вот умеет ли Тверь этим пользоваться?
[1] Так, с уклоном в народность, звучал в 1923 году первый вариант советского названия.